Любому необстрелянному человеку кажется, что «если завтра война, если завтра в поход», то это будет выглядеть так: синее небо, яркое солнце, марш «Прощание Славянки», плач красивых женщин, бегущих за строем. А ты идешь такой гордый, весь из себя такой солдат с мужественным фейсом…
Нет, совсем не так уходят на войну.
… Приказ на выдвижение нашей колонны на аэродром поступил поздно вечером. И нас отпустили домой ровно на два часа, чтобы «попрощаться» с родными и близкими. Все вещи давно были собраны и находились в казарме.
«Зачем придумали эти «два часа времени попрощаться»? Только сердце разрывается на части от тоски. Лучше бы сдернули по тревоге, быстро и без лишних слов».
Ты не можешь говорить, потому что у тебя ком в горле… Жена понимает, как тебе тяжело и изо всех сил прячет слезы, смахивает их украдкой, чтобы не разрыдаться и не сделать мужу еще больнее морально…
И вот вы сидите оба перед телевизором и молча «смотрите» какой-нибудь долбанный блокбастер, типа «Крепкого орешка» по телику. Слова не нужны… В голову лезет всякая ересь, типа: «Боже, сделай так, чтобы этот фильм не был последним в моей жизни, чтобы я еще когда-нибудь потом вот также сидел и смотрел телевизор дома… Если я вернусь, я буду всем сердцем любить творчество Брюса Уиллиса…» И все в таком роде, как нарочно, со словами «в последний раз».
На ковре, на полу возится двухлетний ребенок, который привык уже, что папа «приходит — уходит». Она еще ничего не знает и не понимает.
В голове у тебя снова предательски звучит: «Сейчас на ковре играет Малыш, а завтра здесь будет стоять гроб, погибшего «смертью храбрых», и вокруг будут толпиться родственники… Тьфу ты! Да что же это такое?! Сейчас накликаю на свою голову…»
Берешь ребенка на руки и прижимаешь к себе. «А вдруг в последний раз обнимаю доченьку? Да где же нормальные мысли-то?!» Жена «срочно» вспоминает про чайник и убегает на кухню. Глупенькая, я все равно слышу, как ты плачешь!..
Время уходить… Я старательно прячу глаза и одеваюсь. Все. Два самых дорогих человека подходят к тебе. Маленькая привычно тянет папе щечку для поцелуя: «Дадиданя, папоська! Плиходи колее, будем иглать!» Жена уже, еле сдерживаясь: «Ты это, не лезь там никуда, когда стреляют…» Глупенькая, что с тебя взять?…
Выхожу в темный подъезд и слышу дикий рев во всем доме, почти в каждой квартире…
Место сбора в полку. Штабные, как обычно, уже пережрались. Понятное дело, им же завтра в бой… Всем штабом сразу!
Двух взводных не хватает. Нет, они здесь, в части, но не в строю. «Два часа прощания» сыграли свою роль.
Один взводник – здоровенный капитан, рукопашник, чемпион части – отказался вдруг ехать, написал рапорт. Причина «очень уважительная»:
«Жена нечаянно обварила кипятком руку пятилетнему ребенку. Никак не могу оставить в тяжелом положении жену. И ребенка. Прошу извинить и меня в батальоне заменить».
Вместо него в строй встает запасной взводник. Радостный такой, выпускник-лейтенант. Радостный потому, что ему «доверили» ехать на войну!
Через две недели этот лейтенант сгорит заживо в БТРе…
Почему «закосил» второй взводник уже не помню. Помню, плевались мы сильно в его адрес, что такая «сволота и трус» с нами учился в училище и в полку служил.
Этих трусов и подонков мы больше никогда не видели.
… Потом жене сообщили, что я погиб. И она, почему-то, сразу повернулась и пошла… печь блины… Ревела навзрыд, плакала и пекла блины…
Война – это грязь и в прямом, и переносном смысле.
Прикалывают кадры, как «гарны хлопци» уходят на «фронт» в окружении гарных же «дывчин». И для многих это бравада перед народом и девчонками, до первого поворота, а дальше – трусливое бегство с фронта, дезертирство. Вот именно такие «вояки»-крикуны и «натужные» весельчаки-балагуры – самое западло и трусы… А как доходит до дела, так и не видать их тела.
Помните, юноши, что война – не компьютерная игра в танчики и, когда снесут полбашки, перезагрузки уже не будет.
А я так и не полюбил творчество Б. Уиллиса… Но это – уже совсем другая история.