Наш взвод вторые сутки шел по лесам, преследуя противника под проливным дождем. Казалось, что вода лилась сверху, снизу, сбоку. Она была везде, куда бы ты ни присел, ни лег. И фляги уже были не нужны: достаточно было поднять голову вверх и открыть рот – пей, сколько хочешь.
Ноги, руки, плечи были стерты до волдырей. Но боль была уже какая-то тупая, привычная, и главное было – ничего не снимать и не одевать по-новой, чтобы не начало тереть и нарывать на новом месте.
Ночью останавливались на привалы и спали в «круговой обороне» прямо в лужах и в грязи. Но когда ты сам сырой, то луж уже не замечаешь и спишь в них, беспокоясь только об одном, лишь бы вода не попала в дыхалку во сне. Сил нет после марша никаких, поэтому спишь и не можешь отоспаться, проснуться…
Враг был рядом, поэтому категорически нельзя было разводить огонь, чтобы разогреть сухпай, обсушиться…
Придурки те, кто придумал такой сухпай… Вся съедобность рассчитана лишь на разогрев. А на «сухую есть» – мыло мылом… И в горло еще не пролезает «мыло»: наверное, организм думает, что ты отравиться решил, и не пускает отраву. Положены нам по нормам к сухпайку были еще и колбаса сухая, и сыр, и шоколад… Только, кто же нам его выдаст? У тыловых тогда хари и кошельки обхудеют… Вот и идем мы на «первом армейском», с сухарями, рассыпанными по карманам, а теперь в клейкую массу превратившимися.
Тяжко после марша было стоять в охранении. Дембеля отнекивались, и сержанты ставили нас молодых.
Везде чудились тени врагов, крадущиеся бандиты. И страшно хотелось спать и есть. Кусаешь до крови губы, тычешь тупым острием штыка в руку, но все равно тебя периодически будит удар сержанта или взводника: «Не спи, салага! Еще раз уснешь, пристрелю из бесшумника и спишу на хрен на боевые потери!»
Зуботычина трезвит. Когда же они, черти, сами-то спят?.. Как стальные…
Ночи были теплые, но все равно бил озноб. Силы и мысли были уже на пределе, хотелось, чтобы уже все это как-нибудь, но уже побыстрее закончилось: или чтобы мы нашли бандитов, или чтобы они нашли нас, или чтобы их нашли другие и нам дали команду на отход. Пусть, хоть ядерная война, но лишь бы все закончилось…
Очень хотелось курить… Но, во-первых, было нельзя, а, во-вторых, все запасы сигарет давно уже промокли и превратились в никотиновую мерзкую кашу. Пробовали ее жевать – мерзость страшная. К тому же, весь табак сразу не выплевывался, и вместе с никотиновой слюной все равно частично проглатывался. Потом – рвота, адские боли в животе…
Если останусь в живых, то после армейки куплю очки, чтобы лицо поумнее было, и обязательно напишу книгу «Самый эффективный способ бросить курить!» Книга станет бестселлером, я буду миллионе.. Аккуратный тычок в ребра разбудил:
— Растолкай соседа. Тревога… Оружие к бою…
Момнтально прихожу в себя, тихонько, боком ползу к товарищу слева, пытаясь вспомнить, кто это? Храпит тихонечко… Значит, это – Муравей. Точно – он! Кому мать – война, а кому – хоть в бою дай надавить храпака!… На всякий случай, прикрываю Муравью рот и бью его в плечо. Но тот, как старый «зольдер», просто открывает глаза и шепотом:
— А если я тебе в ухо двину?
— Разбуди тихонько соседа. Тревога… Оружие к бою…
Отползаю на свое место, осматриваю свою позицию и… ругаю себя: «Вот же баран!» Потому что лег я спать не за укрытием, а, как умник какой, на пригорке, чтобы значит, вода меньше затекала… Сейчас «мохнатые абреки» выйдут, а тут я, как на тарелочке, берите и стреляйте в меня, господа, как в тире, мне даже перекатиться некуда… Без огня и света глаза уже давно привыкли к темноте, видят, как днем, и кажется, что я на этом пригорке виден даже с Луны.
Еще некоторое время назад от усталости, от промозглости и от дождя хотелось развязки, любой, лишь бы не идти никуда больше, и чтобы не было проклятого дождя… А сейчас, когда поступила реальная команда «К бою!», как-то вдруг напряглось все тело, пропал сон, отступил голод, обострилось зрение, и стало даже как-то страшновато: а вдруг меня убьют?
С тоской смотрю на ближайшие деревья справа и слева – вот бы где укрыться от пуль — но по силуэтам под ними вижу, что позиции заняты… Есть дерево впереди метрах в пяти от нашего рубежа, но там залечь чревато: сзади, во тьме и в пылу боя меня нашпигуют свинцом свои же. Офигенная «геройская гибель» — с нашпигованной пулями задницей от своих…
Справа нащупываю углубление. Переползаю в него – небольшая яма, длиной до колен. Ложусь в нее. Слава, Небесам! – хоть какое-то укрытие: голову пригнуть можно, но ноги посечет, если «эфку» кинут.
Никто, кроме командира сейчас не знает, откуда идет враг. Где-то или хрустнула ветка, или почудился запах дымка и охранение мгновенно доложило об опасности, теперь ждем…
Страх не дает заснуть, заставляет вглядываться до боли в темноту, прислушиваться и даже принюхиваться к ночи. Страшно всем. Не до дикого ужаса, конечно же… Не боятся только дураки, потому как у них в организме эта функция отсутствует напрочь – самосохранение.
Но как только начнется бой, в нашу кровь бешеными дозами начнет выбрасываться адреналин. Одни превратятся в бойцов и будут сражаться до последнего вздоха, а кому-то даже адреналин не поможет, и они будут дристать и прятаться в кустах, моля Бога о сохранении своей никчемной жизненки…
Опять по цепи что-то передают. Ко мне ползет товарищ справа. Спрашиваю первым:
— Отбой тревоге?
— Да, дальше там скажи!
Ползу к Муравью:
— Отбой!
Муравей уполз в ночь, передавать приказ дальше. С интересом смотрю, что он нашел себе укрытие сразу в трех деревьях. Вот же жук! А я там, на бугре лежу открытый. Когда Муравей приполз обратно, возмущаюсь шепотом:
— Дядя, а тебе не много одному и сразу в трех деревьях?
— Раньше надо было думать! – шипит Муравей-козел такой.
— Переместись к крайнему дереву… А то я там на бугре без укрытия лежу…
— Сам переместись!..
Вижу, как кто-то опять ползет к моему укрытию, ползу навстречу:
— Я здесь!
— Передай Муравьеву, что ему в охранение через 2 минуты!
Ползу к Муравью:
— Договорился, жадина? Места ему мало, а в товарища пусть стреляют и гранаты кидают! Иди вон за это в охранение! За то, что чуткость и уважение ко мне не проявил!
Муравей не реагирует. Тогда я его трясу за плечо:
— Муравей. Я серьезно говорю!
— Твою мать… Приду с фишки, чтобы тебя тут не было!..
Муравей растворяется в ночи. Я осматриваю свою новую позицию. Ну, вот, совсем другое дело! Сектор обстрела, запасная позиция, пути отхода… Теперь если враг, только попробует…
Но у меня уже нет сил подумать, что я сделаю с врагом… Дождь усиливается. Я засыпаю…